Уроки саксофона

Я хотел завести хобби. Странно, что к этому слову нерусского происхождения прилагается такой глагол. Завести можно много вещей. Домашнее животное, почту, друга, любовницу. Все эти вещи мы приобретаем. Но разве склонность к определенному занятию не всегда была в нас? Интерес либо есть, либо нет. Он только может проявиться раньше или позже.

Дома у меня валяются несколько списков с делами, которые я хочу успеть сделать, странами, которые мечтаю посетить, книгами и фильмами, которые надо оценить. Я люблю строить планы, но не люблю их воплощать. Иногда мне кажется, что дело сделано только потому, что я его уже запланировал, узнал всю нужную информацию и шаг за шагом в уме представил воплощение задуманного. Я очень редко вычеркиваю что-нибудь из своих списков, скорее постоянно заношу новые пункты. Но если удается провести горизонтальную линию поверх букв, это доставляет мне мало с чем сравнимое удовольствие.

Бывает, жизнь сама подсказывает, в каком направлении двигаться. Сколько я ни мусолил список с интересными занятиями, все никак не мог решиться, сделать выбор. В один из весенних вечеров, пока я курил и планировал, в дверь постучался приятель. Он сказал, что улетает на год в Израиль, где ему предложили новую шикарную работу, но есть вещи, которые ему везти не с руки, а выбрасывать жалко. Квартиру он снимал, и потому хранителем ненужных ценностей предложил стать мне. Новоиспеченному стражу сокровищ достались несколько пар немодных джинс, кроссовок и маек, бархатный пуфик, колонки для телевизора, игровая приставка и саксофон. Так я решил, что научусь играть на этом замечательном инструменте.

Когда-то я с отличием окончил музыкальную школу по классу фортепьяно. Значит, постигну новый инструмент играючи. Впрочем, освоить интсрумент не играючи не удавалось пока никому.

Я приступил к выбору учителя и подошел к нему основательно. Опросил друзей, навестил бывшую музыкальную школу, сходил на несколько концертов, посоветовался с интернетом. Круг претендентов на почетное место моего преводавателя сузился. В конце концов, на финишную прямую вышли двое. Недолго мучаясь с выбором, я подбросил монетку, и мне выпала решка. То есть Андрей. Я еще раз взглянул на его «дело» (на каждого претендента я завел себе небольшой документик со списком достоинств и недостатков, а также парой-тройкой отзывов). Превосходство Андрея стояло на трех китах: приятная наружность, приятная манера игры и приятная цена занятия. Но у него, к сожалению, все же был один недостаток. Как выяснилось, он просто физически не сможет уделять мне время, слишком много учеников. Тогда я обратился к орлу-Сергею. При равных достоинствах, он досадным недостатком не располагал, и моя дальнейшая музыкальная судьба была решена.

Я с нетерпением ждал первого урока. Дома крутил в руках инструмент, собирал и разбирал его и даже смог извлечь несколько звуков. Я увлекся. Я завелся. Может, поэтому к хобби прилагают слово завести?

Начал слушать джаз. От этой истерики несло предчуствием чего-то волнующего и тревожного. Но в конце концов, когда мелодия затухала, внутри меня оставалась лишь пустота. И тогда я чувствовал себя чем-то жалким. Это чувство мне не нравилось, но душа все равно просила джаза, и я не мог ей отказать.

Квартира Сергея, который должен был открыть передо мной двери волшебного мира импровизации, находилась на первом этаже. Над входом в подъезд висела шахта лифта, и мне из-за высокого роста приходилось каждый раз нагибаться, чтобы позвонить в домофон.

Мы сразу поладили. Я, саксофон и Сергей. Мне импонировало его легкое отношение к жизни и промахам учеников. Заниматься поначалу нужно было лишь раз в неделю, и моя творческая жизнь зажурчала веселым, но пока что тонким ручейком.

Сергей был похож на льва и кота одновременно. Рыжий, вальяжный, дружелюбный. Он был не толстым, но как-будто опухшим. Нависшие веки, слегка свисающие щеки, расплывчатая шея. В его тело будто налили воды и она пыталась вырваться, но кожа не давала совершить побег. Поэтому вода заполнила те пространства, которые обычно отекают, и придала в целом видимость полноты телу Сергея.

Я сразу понял, что кроме него в квартире находится женщина, что он живет не один. Но я никогда с ней не сталкивался, чему способствовала планировка его квартиры в форме перевернутой буквы «Г». При входе я попадал в маленькую прихожую, от которой перепендикулярно друг другу расходились два корридора. Пара шагов вперед, и вы упираетесь в стену, заваленную всяким хламом. Повернетесь направо и увидете комнату, где мы занимались. Если же из прихожей идти в другую сторону, то вы пройдете мимо совмещенного санузла, а что там дальше, я не знал, да мне и не было интересно. Может, кухня?

Путь мой по коридору лежал всегда вверх, к знаниям и музыке. А что творилось в правой стороне жилища учителя и чем занималась та женщина, оставалось для меня секретом, который до определенного момента мне не было нужды разгадывать.

Но когда нужда появилась, я стал припоминать, что слышал и видел. Видел много женской обуви в прихожей, слышал женский голос. Из этих двух фактов и сложилось мое понимание того, что в квартире кроме Сергея, почти всегда находится женщина. Но все это было неважно. Данные примечания занимали в каше моих мыслей последние ряды и лишь для проформы откладывались где-то в подсознании. Я просто сделал вывод, который сделал бы на моем месте каждый, поставил галочку и забыл о ней. До тех пор, пока однажды мое дудение под внимательным и снисходительным взором Сергея не прервал стук в комнату, где мы занимались.

­– Тебя к телефону! – дверь приоткрылась, и в комнату просочилась рука с телефонной трубкой. С этого момента я потерял покой.



Что это была за рука! Белая, с идеально ровной кожей без единого волоска. Не слишком полная, но и не костлявая. С тонкими длинными пальцами, с ровными розовыми овальными ногтями, с одинокой родинкой прямо под мизинцем. На ней не выделялись костяшки. Это была прелестная рука. Средний палец обнимало золотое, немного потертое колечко. Кисть такая тонкая, что клянусь, я мог бы обхватить пальцами две такие кисти. Голубыми змейками вились вены, трогательно просвечивающие сквозь слегка смуглую кожу. А сама кожа! От нее пахло жаром и жизнью, она блестела и манила. Никогда не видел прежде такой гладкой кожи... Как будто по ней провели утюгом и стерли все изъяны. А цвет, цвет кофе с большим количество молока. На предплечье слегка угадывалась упругая мышца. Это не была накаченная рука, но она излучала здоровье и красоту.

Учитель взял трубку, рука исчезла. Захотелось крикнуть: «Погодите, а где остальное? Покажите мне все!» Но я промолчал.

Звонивший уже отключился, и мы продолжили занятие как ни в чем не бывало. Точнее, Сергей продолжил обучать меня как ни в чем не бывало, а я стал мечтать об обладательнице лучшей руки на земле. Так же ли совершенна ее левая рука как правая? Ласкает ли она моего учителя, стирает ли ему белье, месит ли тесто для пирогов? Нажимает на клавиши? Водит смычок, щипает струны? Держит руль, поправляет очки, трогает ребенка? Зажимает сигарету, обхватывает бутылку? Дает пощечины, смахивает пыль, поднимает указательный палец вверх?

Калейдоскоп вопросов кружился в моей голове в ритме свинга, которому меня пытались научить. Было крайне сложно сосредоточиться, и мы закончили занятие пораньше.

Всю дорогу до дома я представлял, как выглядит загадочная незнакомка. Мне доставляло невероятное удовольствие строить предположения. Она высокая или среднего роста? С формами или немного мальчишеской подтянутой фигурой? Вариантов было столько, что за целую неделю я напредставлял себе сотни разных девушек и ни разу не повторился в своих фантазиях. Эта идеальная рука подходила практически всем красивым женщинам, которых я когда-либо видел. К следующему занятию тысячи образов в моей голове смешались между собой, меняясь фигурами, прическами и лицами. Волнение и надежда возбуждали. Я с нетерпением ждал, что во время занятия распахнется дверь, и мне откроется тайна обладательницы руки. Но чуда не произошло. Зато я постепенно стал узнавать что-то новое.

По сути с тех пор каждое мое занятие дарило какое-нибудь открытие о Руке. Будто занавес каждый раз приподнимался на миллиметр, но всей сцены я не видел, как и не видел женщину, живущую с Сергеем.

Например, совершенно неожиданно мне стало понятно, что она преподает вокал. Как-то раз во время урока я расслышал, что в квартиру зашла девушка, а Рука ее встретила. Спустя какое-то время из коридора стали доноситься отрывки пения. Ее голос я узнал сразу. Немного разобрал разговор: давались советы. Не поют же они на кухне с подругой ради удовольствия? Конечно, она преподает. Певица и саксофонист. Преподаватели. Эта мысль неприятно резанула.

В доме Сергея обитала еще одна женщина, Лариса. С ней то я познакомился сразу. Породистая и ласковая, она всегда встречала гостей и виляла хвостом, потом провожала меня в комнату. Но как только мы начинали играть, Ларису выдворяли за дверь, потому что собачка любила петь и отчаянно скулила в такт моей пока что неуклюжей игре.

Лариса очень помогла мне. Благодаря ей я узнал, что предмет моих тайных фантазий зовут Катя. Сергей называл ее Катюшей.

Однажды Катя потеряла Ларису и голос из-за двери спросил:

– Лариса у тебя?

– Да, Катюша, сейчас я ее выпущу.

Теперь в мыслях я мог обращаться к обладательнице самой красивой руки на свете по имени.

На неделе после этого счастливого происшествия у меня было много работы, и влюбленность в Катю не то, чтобы поистерлась, но притихла. Я перестал глупо улыбаться без повода и бесить окружающих тем, что занят своими мыслями и не слышу вопросов, а отвечаю невпопад. Но все же вечерами, когда я приходил в пустую квартиру, я все равно думал о ней. Я уже ничего не придумывал, не воображал, как мы познакомимся, не строил предположений. Мне было приятно, что где-то есть она, и что хорошо бы было ее увидеть.

Так что, видимо, почувствовав власть над своими эмоциями, я разошелся. Накануне следующего урока я твердо решил, что это полнейшая несусветная глупость, влюбиться в руку. Абсолютная дикость кидаться на чью-то неосторожно просунутую между дверью и косяком руку! Только самый тупой болван способен прийти в восторг от руки. Я ворчал на себя до тех пор, пока не уснул.

Мне приснилась Катя. Я пришел на занятие и стал играть умопомрачительный джаз. Я балдел от того, как классно играю. И чем больше я балдел, тем лучше у меня получалось. Дверь распахнулась в момент экстаза от собственной игры, вошла Катя и взяла меня за руку. Она призналась, что никогда не слышала ничего подобного, и в этот момент комната вокруг закружилась, я проснулся. Мне не хотелось вставать. Я закрывал глаза в надежде вернуться в сон, вновь испытать то приятное чувство, когда она взяла меня за руку. Это было так неожиданно и хорошо! Когда что-то хорошее неожиданно, оно во много раз лучше.

У Кати были мягкие, длинные густые волосы цвета грецкого ореха и маленький, но пухлый рот. Он блестел как ягодка вишни в росе. Это все, что мне удалось запомнить.

С утра я был в отличном настроении, а около дома Сергея меня ждал еще больший сюрприз. Когда я сгорбился, как обычно, с саксом в руке, унизительно ожидая, когда меня впустят, мне ответил ее приятный голос с легкой хрипотцой.

– Проходите! – повторял я ее слова весь следующий вечер. И сколько красоты и гармонии может быть всего лишь в одном слове. Проходите, проходите, проходите!



Теперь, когда в моем воображении хотя и в довольно условной форме поселилось Катино лицо, меня так и тянуло выйти из зоны музыки и знаний, распахнуть дверь кухни или чего там, и посмотреть на нее. Я также начал заниматься в три раза усерднее, чтобы играть как можно лучше. Ведь она не может меня видеть, ей нет до меня никакого дела, как и мне недавно не было дела до нее. Я мог зацепить ее единственным образом. Хорошо играть. И, может, тогда, сидя на кухне, как-то раз она услышит сквозь стену прекрасную музыку и ей станет любопытно, что это за талантливый ученик. А, может быть, Катя спросит у Сергея, как поживают его ученики. А он ответит, что есть один начинающий, но очень талантливый и подающий надежды. И тогда она не влюбится в меня, но будет знать, что я существую.

Каждый урок для меня был подобен похождению археолога на раскопки. Я въедался глазами в любую мелочь обстановки, которая только могла мне что-нибудь рассказать о живущей здесь женщине. Каждая вещь, каждый запах, каждый звук были не просто вещью, запахом или звуком, это были подсказки. И если я буду внимательным, то благодаря эти подсказкам смогу дорисовать необходимые детали к размытому портрету Кати до того, как увижу ее. Тем удивительнее будет наша встреча, чем точнее будет совпадение воображения и реальности. Я отнесусь к ней, как к старой знакомой. Кроме того, эти подсказки могли говорить не только о внешности, но и о характере и вкусах. А это ведь значит гораздо больше, понимаете?

Но далеко идущие выводы из каждой детали обстановки далеко не всегда меня радовали.

Теперь я знал, какой у нее размер ноги. Каждый раз, разуваясь, я придирчиво шарил глазами по обуви в прихожей. Так я мог сходу определить, дома ли она. Размер ноги 38. Средний. Не большой и не маленький. Стиль ее одежды по обуви я определить не смог. Она была какая-то... нейтральная. А некоторая еще и разношенная. Мне очень импонировали кремовые лодочки, но приводила в недоумение лаковая пара на платформе. Я надеялся, что эта безвкусица на десяти сантиметрах принадлежит не ей. Вдруг соседка забыла, оставил же мне приятель свои сокровища.

Меня также немного огорчало то, что квартира их была не в идеальном порядке. Какая-то она была без женской руки. Местами ободранные обои, грязь в углах, опять же, куча хлама перед комнатой для занятий. Но с другой стороны, это могло быть огромным плюсом. Значит, ей плевать на домашний уют и она вскоре должна его бросить. Или, может, она вовсе тут не живет, а так, наездами.

Хотя, даже если я замечал какие-то не говорящие в ее пользу мелочи, это было не так и важно, потому что вся обстановка освящалась для меня присутствием волшебной руки. Она как бы давала право на существование всему, и красивому и отвратительному. Как только я вспоминал свой образ из сна, все (и всего лишь предполагаемые) недостатки моей возлюбленной растворялись в ничто.

Один раз, придя на занятие, я с огорчением обнаружил, что хочу в туалет. Обычно я забочусь о таких вещах. Стараюсь сделать это перед выходом, не пью кофе и чай, иногда вообще не пью, специально. Дело в том, что я ненавижу ходить в чужие туалеты. Странная особенность, но таков уж я. И дело даже не в брезгливости. Я вовсе не брезглив, а иногда по некоторым меркам и чудовищно халатен. Например, я не всегда мою руки перед едой или когда прихожу с улицы.

Мне пришлось зайти к Сергею в уборную. Но зайдя, я ощутил восторг. Ведь это была и ее ванная. Вот раковина, в которой божественная рука каждый день крутила краники с горячей и холодной водой. Вот зеркало, которое имеет счастье отражать ее прекрасное лицо, вот унитаз... Впрочем, я увлекся. Я стоял посередине этого небольшого совместного санузла как ребенок посреди Диснейленда. Я изучал и изучал ее содержимое. Через какое-то время, конечно, же послышался стук, и мне пришлось прекратить и долго заверять, что со мной все в порядке.

Не ускользнуло от моего внимание то, что и ванна не блистала чистотой. Но где-то там, на задворках общего восторга. Это был сущий пустячок. Зато сколько нового я узнал о Кате! У нее было очень много разных средств, причем много полупустых баночек одинакового назначения. Увлекающаяся натура. В ряд стояли какие-то крема, а вот из краски для лица – только одна помада. Красная. И правда, зачем ей краситься?

Было много продукции, которой мужчин только по ночам пугать. Крем от целлюлита, крем от врастания волос, прости господи, крем от растяжек, размягчитель какой-то лично мне неизвестной части тела под названием кутикула. Катя мнительная и увлекающаяся натура. Звучит заманчиво!

Я взял расческу. Она больно ранила меня. У той женщины, что жила с Сергеем были черные жесткие волосы средней длины. Спихнуть на него я это не мог – он то был обладателем русого ежика. Пришлось образ корректировать. Впрочем, со времени моего сна прошло уже достаточно времени, и по мере поступления новой информации, Катя вырисовывалась все четче, но все дальше от того, что я видел во сне. С волосами цвета грецкого ореха мне было особенно сложно расстаться.

Новые открытие фонтаном прорвали меня изнутри. Если ранее я собирал каждую кроху информации и мог неделями размышлять, а что значит, если сегодня на диване лежала книга «Любовник леди Чаттерлей» с розовой закладкой? Точно ли это она оставила и в таком случае, что это говорит о ее литературном вкусе? Ничего? Слишком много? О, это же целое поле для разглагольствований, чем, как вы уже понимаете, я люблю заниматься.

Так вот, если ранее мне доставались лишь крохи, представьте, что же я должен был почувствовать, когда ее интимный мир неожиданно раскрылся передо мной? Самое сокровенное, тайное, почти всегда намеренно сокрытое от мужских глаз – это ванная комната женщины. Я сильно переживал, что что-нибудь забуду, поэтому достал мобильник и сфоткал все самые важные детали. А дома я составил очередной список. С предметами и гипотезами относительно того, что это может значить в контексте Кати.

Я делал выводы, не заботясь о том, что они могут быть не верны. Точнее, я был абсолютно уверен, что зубная щетка зеленого цвета – ее, например, и то, что она лежит на полке душа, означает, что она принимает его с утра, и там же для удобства чистит зубы, что в свою очередь, означает... Я никогда не увлекался ни психологией, ни косметологией, но тем не менее размышлял с видом бывалого. Собственная находчивость в построении гипотез доставляла мне невиданное удовольствие.

С удовольствием росла тревога за собственное умственное здоровье. По сути, вместо того, чтобы познакомиться с девушкой, я вечерами напролет расшифровываю предметы интерьера ее жилища. К тому времени прошло более трех месяцев спустя моего знакомства с Катиной рукой, и я, наконец, созрел для того, чтобы перейти к решительным действиям.

Как-то раз на уроке я завел непринужденную беседу с преподавателем на весьма отвлеченные от саксофона темы. Этот трюк, в смысле непринужденные беседы, удается мне обычно с большим трудом. Но я приложил все усилия и свой шарм, которого у меня совсем мало, если не считать шармом способность краснеть и мямлить в самые неподходящие моменты. Тогда я весьма очарователен. В общем, я, как мне показалось, плавно подошел к тому, чтобы задать сокровенный вопрос. И ответ мне не понравился.

Да, моя муза была уже чьей-то чужой. Сергей жил со своей женой. Впрочем, можно было не затевать и непринужденного разговора, а обратить внимание на определенный палец определенной руки Сергея, которое украшало обручальное кольцо. Но мое воспротивившееся реальности бедное сердце потребовало более веского подтверждения трагедии всей моей жизни.

Я понял, все кончено. Я настраивал себя, я пытался забыть эту руку и не мог. Я продолжал исследовать квартиру, вслушиваться в шорохи соседней комнаты, мечтать о том, что к домофону подойдет она. К слову, мои успехи на саксофоне можно назвать феноменальными, учитывая, что думал я постоянно о другом, прислушивался не к музыке, а к квартире, смотрел не в ноты, а вокруг. Вероятно, прогресс был из-за того, что я очень много музицировал дома. Мало времени посвящая упражнениям, я с упоением исполнял простые, доступные мне мелодии, мечтая очаровать Катю музыкой. Блуждая в красоте нескольких нот, почти всегда фальшивых, я все же получал столько удовольствия, что постепенно мои воображаемые успехи стали почти реальными. Говорят же, мысль материальна, а в силе и настойчивости моей мысли можно не сомневаться. Моя музыка лилась от сердца, которое надеялось биться в такт с сердцем, которое качало кровь к самой прекрасной руке на свете.

Но все стало иначе после того, как худшие мои опасения подтвердились. Теперь я занимался меньше, ведь игра потеряла очарование мечтой. Все больше я ограничивался пятнадцатью минутами самых необходимых упражнений и с тоской смотрел на черный футляр в углу комнаты. Иногда я даже жалел, что спросил о ней напрямую. Так я мог продолжать упиваться своими мечтами еще долго. А так ­– ни хобби, ни увлечения.

Один раз я даже почти решился сменить преподавателя. Моя рука уже набирала номер другого учителя, но никогда не нажимала на кнопку с зелененькой трубочкой. Я был жалок. Отказаться от возможности слышать сладкий голос навсегда или надежды хотя бы увидеть ее было выше моих сил.

Я страдал. Несчастная любовь и недовольство собой не самая удачная смесь для хорошего настроения. Я даже пытался представить, что на самом деле она старая и противная, с огромной волосатой родинкой на носу, хромой ногой и родимым пятном на полщеки. Все было тщетно.

Когда я дошел до отчаянья от собственной слабовольности, тотальной неспособности прекратить занятия или прекратить мечтать, произошло неизбежное.

Она открыла мне дверь. И, о ужас! Она действительно была не совсем прекрасна. Конечно, она не была настолько отвратительна, насколько я силился себе вообразить, и все же мое сердце как будто оторвали. Я почувствовал себя полнейшим дурнем, идиотом. Даже первое крушение надежды на то, что она свободна, не было столь сокрушительно.

– Познакомьтесь, это Катя, моя жена.



Ей было лет сорок. Самое удивительное, что большинство моих догадок оказались верны, но все на свете можно повернуть и так и эдак, и в ней все, что я навоображал, было повернуто не так.

У нее действительно были черные волосы средней длины, жесткие. Жесткие – значит густые, думал я. Нет, они были довольно редки, что было особенно заметно именно потому, что они были темного цвета.

Она не красилась не оттого, что была настолько хороша, что не нуждалась в косметике. Она просто не красилась и вообще выглядела неухоженно. Вот и неряшливость, которая так раздражала меня, воплощенная в беспорядке их квартиры.

Я знал, что она добрая, потому что у них была собака, она никогда не кричала на учениц и предлагала им чай, а если шла в магазин, всегда спрашивала, что купить Сергею. Лучики морщин в уголках глаз – вот еще одно невеселое подтверждение ее доброты.

Я знал, что она умная, потому что у них было много книг, она прекрасно пела и так однажды охарактеризовал ее сам Сергей. Огромные очки с толстыми стеклами – еще одно косвенно тому подтверждение. Неужели я ни разу не замечал футляра от них?

Я вперился в ее руку, но ничего не увидел – на ней было пальто и перчатки. Она собиралась уходить.

– Приятно познакомиться.

Как может столь божественный голос принадлежать стол невзрачному телу?

Я был настолько ошарашен, что выйдя из подъезда после занятия, сел на лавочку в их дворике и закурил. Мне не хотелось покидать место событий, счастья и падения. Мне хотелось посамобичевать себя и посамобичевать в непосредственной близости от места моего позора.

Вдруг открылась дверь подъезда, и кто, вы думаете ее открыл? Та самая Рука! Но это была не Катя, а другая, с волосами цвета грецкого ореха. Она уходила все дальше и дальше от того самого дворика, но я не подошел к ней, не попытался познакомиться.

Я прокручивал назад свои безумные три месяца. С чего я взял, что та рука, протянувшая трубку Сергею, именно его жена и сожительница? Она могла быть кем угодно. Гость, соседка, ученица. Любой девушкой, случайно или намеренно зашедшей в их квартиру.

Я устал строить предположения. Затушил сигарету, пошел домой и вычеркнул из своих списков еще одну строчку. Я больше никогда не играл не саксофоне.